Радикальный эксгибиционизм

 

Жила-была девушка Робин Гуд, у богатых брала, бедным давала — в этом старом сексистском анекдоте обыгрывается общеизвестное знание о Робин Гуде, благородном разбойнике, который забирал деньги у богатых, чтобы раздать их бедным. Девушка же Робин Гуд сексуализируется и, сведённая к объекту сексуального потребления, выступает тут как пассивная принимающая сторона того, что ей дадут богатые (хотя делающая минет, к которому тут идёт отсылка, женщина не только является активной стороной, но и полностью контролирует ситуацию), и предоставляет своё тело для сексуального удовлетворения бедным, будучи не более чем распорядительницей секса — ресурса, который она хранит, но обязана предоставлять в пользование мужчинам.

 

Практически любая женщина, решившая выйти в публичное пространство, сталкивается с той же проблемой: её оценивают не по деловым и рабочим качествам, а по тому, насколько она удовлетворяет эстетическим требованиям аудитории, достаточно ли она молода и достаточно ли красива, чтобы быть сексуальным объектом. Более того, за любой женской инициативой видят либо личную неустроенность — мол, чего ей дома не сидится, муж не любит, что ли (или, не дай Бог, вообще мужа нет), — либо попытку конвертировать публичный успех в успех у мужчин, а следом и в матримониальный. В современном патриархальном обществе для женщин основой для оценки их ценности считается их сексуальная привлекательность, то есть приемлемость для сексуального потребления, а единственной достойной мотивацией для действия признаётся только привлечение внимания мужчин, позиционирование себя на рынке сексуальных объектов.

 

Таким образом, женщины в публичном пространстве оказываются в вилке — они либо используют свою сексуальную привлекательность, чтобы на них обратили внимание, — и сказанное ими тут же отбрасывается как незначащее по сравнению с их привлекательностью (пример — многочисленные девичьи музыкальные группы, песни которых однообразны и моментально забываются, а популярность выстраивается вокруг педалируемой на сцене и за ней видимой сексуальной (не)доступности), либо отказываются использовать сексуальную привлекательность — и тогда их обвиняют в нежелании следить за собой, нравиться мужчинам (например, как Валерию Новодворскую), что является для женщины в условиях современного потребительского патриархата самым страшным грехом. Обойти эту ситуацию довольно сложно — нельзя ни использовать сексуальность, ни обходить её. Общественным деятельницам и политикессам заигрывания с сексуальностью могут обойтись довольно дорого, как случилось с польскими политиками, которые полностью разделись для избирательного плаката, но полностью пролетели на выборах.

 

В условиях патриархата молодые женщины очень рано узнают, что их тело, их сексуальность — единственный язык, на котором они могут говорить, единственный способ, с помощью которого они могут быть услышаны и замечены. И это действительно очень мощное средство, проблема только в том, что, как в песне Наутилуса «Стриптиз» — Разденься, выйди на улицу голой, я подавлю свою ревность, если так нужно для дела, – чуть реже, чем всегда, решение раздеться принимают не сами женщины и купоны с этого стригут тоже не они. Если оставить в стороне многочисленные календари с обнажённой женской натурой, которые теперь у нас выпускают все, от авиакомпаний и банков до производителей гвоздей и шурупов, в качестве примера можно привести печально известную организацию PETA (http://blog.peta.org/archives/naked/), активно использующую изображения раздетых женщин, когда провокационные, а когда и унизительные и откровенно шокирующие, чтобы привлечь внимание к своим кампаниям в защиту прав животных.

 

В Украине есть организация, пользующаяся подобными методами и похожей славой, — «Фемен». Как они сами говорят, «два года назад мы собрались и решили, что у нас есть что сказать миру, мы активные, мы красивые и мы не продаёмся. А потом поняли, что нет ничего эффективнее и ярче, чем заявить это своим телом».

 

В информационном поле Украины «Фемен» появились в 2008 году, и первой акцией, которой они заявили о себе, был протест против отключения горячей воды в студенческих общежитиях. Девушки вышли на Майдан Незалежности и устроили демонстративную помывку в бадьях. Потом они протестовали против грязных политических игр на украинских выборах, устроив бои в грязи. Потом были походы по центру Киева с плакатами «Украина не бордель» и раздачей иностранным туристам соответствующих памяток. Потом было много других уличных акций, на которые девушки неизменно появлялись в провокативных костюмах — с протестами против чего угодно: против сексуальных домогательств к студенткам в вузах, против свиного гриппа, против слишком малого числа медалей, привезённых украинской олимпийской сборной, против притеснений свободы слова; прорывы на прямые эфиры на телевидении, раздевания в картинной галерее и на избирательном участке, швыряние тортом в одиозного писателя Бузину на презентации его книги «Верните женщинам гаремы» (закончившееся тем, что оскорблённый автор начал распылять газ из газового баллончика в присутствовавших при конфликте людей) и даже призыв к жёнам и подругам сотрудников Кабинета министров последовать примеру Лисистраты — в знак протеста против того, что в украинском Кабмине нет ни одной женщины. Довольно часто вне зависимости от уровня раздетости барышни щеголяют в цветочных веночках — традиционном головном уборе украинских девушек.

 

Все их акции тщательно фиксируются на фото и  видео, а все материалы о них в зарубежной и отечественной прессе отслеживаются и ссылки на них помещаются в их блоге в Живом журнале. На данный момент можно с уверенностью сказать, что «Фемен» теперь хорошо, хоть и печально известны не только в Украине.

 

Отдельно обсуждаемыми темами часто являются два вопроса: что они обнажат следующим и кто их финансирует, причём если раньше в ответ на второй вопрос регулярно упоминался ныне бывший министр внутренних дел Юрий Луценко, то недавно дамы сами подтвердили, что получают финансовую поддержку от Джеда Сандена, владельца холдинга KP Media, — в рамках, как говорит Анна Гуцол, лидер «Фемен», работы попечительского совета, который предоставляет им средства, но не вмешивается в их деятельность. По словам Анны, к ним всё время присоединяются новые участницы и участники, и поддерживающих их людей тоже всё время становится больше. В интервью упоминаются 15 тысяч сторонников, при этом «Фемен» официально как организация не зарегистрирован.

 

В деятельности «Фемен» можно найти и много других странностей. Единственный человек, ведущий всё официальное общение с прессой от лица организации, появляющийся на телевидении и радио и раздающий интервью — это собственно Анна Гуцол. На уличных акциях её не видно. Зато во всех уличных акциях и в прорывах на телевидение неизменно принимает участие Александра Шевченко, которую в газетных материалах называют лицом движения. Не перестаёт удивлять и их неразборчивость в выборе поводов для протестов — часто складывается ощущение, что им совершенно всё равно, по какому поводу раздеться перед камерами, лишь бы журналистов было побольше. Часто то, что они делают, выглядит эпатажем ради эпатажа, поскольку по сути не имеет выхода дальше одноразовых и бессистемных уличных акций. Хотя сама Гуцол по этому поводу говорит — «хотим показать: женщина должна реагировать на всё происходящее в стране, иметь собственное мнение по всем острым вопросам. Мы не хотим себя ограничивать лишь «женскими» темами и проблемами. Нас касается всё, и политика в том числе».

Ещё один очень сомнительный момент в деятельности «Фемен» — их взаимоотношения с феминизмом. Отсылка к феминизму в их названии довольно прозрачна, тем не менее во всех интервью Анна Гуцол подчёркивает, что они к феминизму не имеют никакого отношения: «Нет, мы не феминистки. У феминисток в центре внимания мужчина, которому они хотят подражать, одеваться как он и в конце концов перевести на себя все его функции, став сильным и самостоятельным женщино-мужчиной. В центре общественной организации «Фемен» женщина — красивая, женственная, сексуальная, но в то же время сильная, решительная, готовая постоять за себя» . Таким образом, используя идеологический потенциал феминизма и связанный с ним эмоциональный багаж, деятельницы «Фемен» демонстративно открещиваются от него и подчёркивают свою женственность, пытаясь выиграть на контрасте с распространённым в Украине представлением о мужеподобности феминисток.

 

Но и это ещё не всё. Довольно долгое время на полностью англоязычной странице «Фемен» в MySpace фигурировала такая надпись (перевод автора, полностью копию оригинала на английском можно посмотреть тут — или более раннюю его версию тут:

«Мы строим национальный образ женственности, материнства и красоты на основе опыта Евроатлантического женского движения (что это за движение, выяснить не удалось. — М. Д.).

 

Мы устанавливаем новые стандарты гражданского движения в Украине.

 

Мы разработали нашу собственную уникальную форму гражданского самовыражения, основанную на смелости, творчестве, эффективности и шоке.

 

Мы показываем, что гражданские движения могут влиять на общественное мнение и лоббировать интересы целевой группы. Мы планируем стать самым большим и наиболее влиятельным феминистским движением в Европе. (выделение моё. — М. Д.)

(femenukraine), зафиксировано 6 февраля 2010 г. Сейчас такого текста там нет, тем не менее Анна Гуцол в своих интервью упоминает, что они хотят стать крупным женским движением европейского уровня.)

 

Как видите, для зарубежной аудитории «Фемен» демонстрирует совсем другое отношение к феминизму, но на мои попытки выяснить у них, как это сочетается с уничижительными комментариями в адрес феминисток для украинской аудитории, никакого ответа я не получила. Тем не менее девушек из «Фемен» в СМИ часто называют феминистками — мол, украинские феминистки протестуют.

 

Многие мои коллеги-феминистки полагают, что они делают важное и нужное дело, выступая против легализации проституции и против секс-туризма в Украине, обыгрывая при этом стереотипы потребляемой патриархатным обществом гиперсексуализированной (почти проституируемой) феминности и пытаясь выступать как субъекты, а не объекты собственной сексуальности путём её демонстрации на своих условиях, например.

 

Другие воспринимают их деятельность как технический проект, направленный на наработку определённого политического капитала, который будет позже использован для каких-то других игроков украинской политики. Среди людей, не причастных к женским организациям, мнения о «Фемен» довольно сильно различаются — от полной и безоговорочной поддержки как провокативности, так и направленности их акций до полного неприятия из-за их пристрастия к демонстрации собственных тел и отсутствия креативности в акциях. Все эти точки зрения хорошо видны в комментариях к записям в блоге «Фемен» в Живом журнале — кто-то высказывает поддержку, а кто-то заявляет, что, мол, сиськи маленькие.

 

По большому счёту моё отношение к «Фемен» довольно двойственное — при абсолютной актуальности разговора о недопустимости легализации проституции в Украине (а разговоры такие) идут, особенно в контексте приближающегося Евро-2012). И выбранный ими метод —– использование одежды «как у проституток» и демонстрация обнажённых бюстов по поводу и без — определённо не идёт на пользу общественной дискуссии на эту тему.

 

Мне неоднократно доводилось слышать, в том числе и от феминисток, версию о том, что «Фемен» используют, чтобы эпатировать мещан, с тем чтобы позже, воспользовавшись всеобщим раздражением, провести легализацию проституции. Недопустимость легализации проституции в Украине — это отдельная большая и больная тема, и если я целиком и полностью поддерживаю их позицию по данному вопросу, я испытываю всё больше и больше сомнений по поводу того, как именно они эту позицию озвучивают, поскольку протест в такой форме воспринимается очень многими как «пчёлы против мёда».

 

Чтобы разобраться, можно ли рассматривать «Фемен» как феминисток, а их деятельность как подрывную, давайте совершим небольшой экскурс в историю феминистских протестов и подрывных художественных действий.

 

В самом начале женского движения, во второй половине XIX века, его деятельницы предпочитали ненасильственные методы — сбор подписей, выступления, лекции, диспуты в прессе. Однако уже в начале XX века стало очевидно — их никто не будет принимать во внимание, пока они не заставят общество с собой считаться.

 

Суфражистки сначала в Британии, потом и в США начали проводить массовые протесты и демонстрации; более того, британские феминистки, чьи попытки привлечь внимание общественности к проблеме женских прав жестоко высмеивались, перешли к более решительным действиям — они били витрины, устраивали поджоги, нападали на полицейских и нередко в результате оказывались в тюрьме, которую использовали в качестве политической трибуны.

 

Кстати, в Российской империи женское движение тоже не стеснялось проводить марши и демонстрации. 23 февраля 1917 года женщины вышли на улицы с лозунгами «Хлеба и мира». Это было массовое выступление, благодаря которому временное правительство гарантировало женщинам избирательное право.

 

Феминистки второй волны тоже использовали протесты и демонстрации, но вместо применения насилия прибегали к творческим методам. В 1968 году на конкурсе красоты «Мисс Америка» в Атлантик-Сити более ста пятидесяти женщин собрались, чтобы показать, что конкурсы красоты сводят женщин к внешней привлекательности, и провели несколько акций перед зданием, в котором проходил конкурс. Одной из акций было коронование овцы, поскольку демонстрантки сравнивали конкурсы красоты с выставками племенного скота.

 

Во время этого протеста женщины сбрасывали косметику, корсеты для чулок, туфли на высоких каблуках в мусорный бак — так они показывали, что эти предметы ущемляют свободу женщин, и от них стоит избавиться. Было даже предложено их сжечь, но полиция попросила этого не делать, чтобы не создавать угрозы пожара, — именно отсюда растут ноги у популярной байки о сжигании лифчиков, которые на самом деле никто не сжигал.

 

Что важно тут отметить — женская сексуальность, сексуальность объекта потребления, а не субъекта, столь ценимая и лелеемая патриархатом, тут деконструировалась, феминистки вслух проговаривали, в чём состоит проблема, и наглядно её демонстрировали с помощью убедительных метафор.

 

В рамках феминистского искусства женщины-творцы не только играют с существующими культурными конвенциями, они деконструируют их, ставя их под сомнение и выворачивая наизнанку.

 

Тут можно вспомнить и легендарных Герилья Гёлз, чьи настоящие имена до сих пор не известны и чьи работы предлагают ироническое, вплоть до сарказма, прочтение многих артефактов и практик наших дней.

 

В феминистском искусстве обнажённость используется для проблематизации позиции женщины как объекта мужского взгляда, объекта изображения и объекта потребления, рассматривается телесность, особенно телесность женская, в её привязке к сексуальности и субъектности, выстраиваются новые рамки и контексты для её интерпретации.

 

Одна из важных составляющих сексуальности женщин — это грудь. Та часть тела, которую мужчины могут безвозбранно обнажать, в случае женщин является весьма спорной территорией, территорией столкновения дискурсов и власти (впрочем, в Европе ещё в начале ХХ века обнажённая мужская грудь на людях тоже считалась довольно неприличной, и именно поэтому женщины так стремились попасть на выступления борцов — те были одеты в обтягивающие трико с практически обнажённой грудью). Интересно отметить, что если в сексуализированных контекстах обнажённая женская грудь становится всё более приемлемой, та же самая грудь, но уже в контексте кормления младенцев воспринимается гораздо более нетерпимо. Вот пример: «Более 700 возмущенных писем поступило в редакцию журнала Babytalk с тех пор, как на прошлой неделе на обложке августовского номера читатели увидели изображение младенца, прильнувшего к кормящей его матери. То, что подлежит потреблению взрослых мужчин, не может потребляться на виду никем другим.»

Однако женщины борются за право ходить с обнажённым торсом — так же, как это делают мужчины. В Швеции, например, эта борьба увенчалась успехом, в Штатах же она пока продолжается. В Канаде, например, существует Ассоциация за равные права для топфри — людей, которые предпочитают обнажённый торс, как мужчин, так и женщин.

 

Интересен в этом плане творческий проект Джордана Мэттера «Неприкрытая», в котором сто доброволиц фотографировались на улицах Нью-Йорка с обнажённой грудью. Это были женщины разного возраста, разной худобы или полноты, были несколько прошедших через мастектомию, были и беременные.

 

Они не кокетничали, не отыгрывали сексуальную привлекательность, которую наша культура приписывает обнажённой груди, они были собой, занимались повседневными делами, и если при первом просмотре эти фотографии кажутся вызывающими, то после какого-то времени они начинают восприниматься как нечто совершенно нормальное, естественное, нечто из ежедневной жизни и для неё. Через обыденность показанных ситуаций снимается сексуализированность женского тела, оно подаётся как тело человеческое, субъектное, не предназначенное для потребления.

 

Переопределение телесности и сексуальности не ограничивается грудью. Например, изображения вульвы становятся предметами декоративно-прикладного искусства.

 

То, что в культуре маркировано как табу, воспринимаемое как нечто грязное, отвратительное, порнографическое, переосмысляется как эстетический объект, открытый и приятный для созерцания.

 

С женским телом и его функционированием связано ещё одно табу — табу на менструальную кровь. Тем не менее есть художницы, рисующие картины менструальной кровью.

 

Такой подход сочетает внимание к собственному телу, творческое самовыражение и переосмысление культурных знаков и символов, связанных с женским телом.

 

Как мы видим, во всех описанных случаях проговаривание проблем телесности и сексуальности и нарушение разных связанных с телом табу сочетаются с чёткой субъектной позицией и говорящих, и обнажающихся, и нарушающих табу женщин. Они сами определяют контекст для интерпретации сказанного и сделанного ими, а патриархатная модель женственности и ориентированной на потребление сексуальности чётко и недвусмысленно деконструируется.

 

В случае «Фемен» мы видим несколько иное — они не деконструируют патриархатную женственность, они её используют и педалируют, но, даже отыгрывая такую женственность, они не ставят её под сомнение, не деконструируют, не дистанцируются от неё, играют по правилам патриархата. Их демонстративное «Украина не бордель» в сочетании с подчёркнуто сексуализированной одеждой (а также изображением проституток и постоянным обращением к этому образу на уровне знаков) подозрительно сильно напоминает классическое «нет значит да», предписываемое патриархатом женщине: демонстрировать сексуальную доступность, но изображать несогласие, поскольку порядочные женщины секса не хотят и хотеть не должны (потому что иначе они превращаются в шлюх), но готовы предоставить его достойному или просто достаточно настойчивому мужчине. Именно несоответствие между формой и содержанием их месседжа вызывает сомнение в искренности декларируемых ими лозунгов, какими бы протестными они ни были.

 

Я не исключаю варианта, что в будущем они отойдут от дешёвой эпатажности и начнут проводить более феминистские, радикальные акции, а от деклараций перейдут к настоящим делам, но пока что мой прогноз довольно пессимистичен: играя по правилам патриархата, девушка Робин Гуд не может победить.

 

Мария Дмитриева